Я включила диктофон. Дубинин говорил очень подробно, отвечал на все вопросы; чувствовалось, что для него важна эта тема. Вадик внимательно слушал наш дуэт и молчал.
Я: Как вы узнали о гибели сестры?
Дубинин: За два дня до Люсиного похода мы переехали в новую квартиру на Декабристов. У меня как раз были последние экзамены в горно-металлургическом техникуме. Мы с приятелями после успешной сессии взяли путевку в Коуровку и тоже отправились в поход. Кстати, я себя туристом не считал — просто увлекался этим занятием, а вот Люся была профессиональной туристкой. Она без конца сдавала какие-то категории, причем там были значительные спортивные нагрузки. Помню, ей никак не удавалось сделать нужное число “пистолетиков” — приседаний на одной ноге.
Когда мы вернулись из похода, я отправился на преддипломную практику в Лениногорск. Там устроился подрабатывать, получал неплохие, по тем временам, деньги. В общем, до самой весны был далеко от дома и думал, что Люся уже вернулась.
Я: Вам не сообщили о том, что случилось?!
Дубинин: У нас в семье как-то не было принято писать письма. И до сих пор, кстати, я предпочитаю телефон. Созванивались мы, конечно, регулярно, но родители ни словом не проговаривались — Люсю ведь нашли только в мае, так что еще была жива надежда. Не хотели меня пугать, срывать с места. Хотя я чувствовал: они что-то скрывают. Спрашиваю: “Как у вас дела?” — “Хорошо, — говорят, — вот телевизор купили. Знамя—58”. А голос у мамы грустный-грустный.
Я: Вы были дружны с сестрой? Какая у вас разница в возрасте?
Дубинин: Я все время говорю, что мы с Люсей шли параллельными курсами. Мне тогда было семнадцать, ей — двадцать. Я тоже считал себя студентом, но у меня была своя компания, а у сестры — своя. Я даже подружек ее толком не помню. Но вот что странно: в Лениногорске на первые свои заработанные деньги я почему-то решил купить подарок... Люсе. Приобрел для нее первый советский малагабаритный приемник “Турист”.
Я: Только дарить его было уже некому...
Дубинин: Когда вернулся в Свердловск, на вокзале меня встретили мама с папой. Тут я окончательно убедился: что-то случилось. И когда они рассказали мне, что пятерых уже похоронили, стало ясно — надежды на чудесное спасение Люси нет.
Я: Мне довелось прочитать показания вашего отца — он был очень мужественным человеком и смело высказывал свои мысли.
Дубинин: Не забывайте, что Сталина в то время уже не было, 1959 год — время “хрущевской оттепели”. Тогда все как будто вдохнули свободы. Кстати, отец до самой смерти оставался ярым нелюбителем Хрущева, потому что считал его одним из виновников гибели своей дочери. И мама, и отец умерли достаточно рано — он в 1967 году, она — в 1980-м. Я считаю, что это связано с потерей Люси.
Я: Что говорили ваши родители о причинах гибели? Какие высказывали догадки?
Дубинин: Мама без конца повторяла: “ракета, ракета”. Кстати, именно в то время мама работала секретарем Семихатова (нынешнего академика). В том самом заведении, которое тогда называли “башня”.
Я: Вы тоже придерживаетесь “ракетной” версии?
Дубинин: Я бы сказал немного иначе. Совершенно точно, что ребята из группы Дятлова, среди которых была моя сестра, погибли в результате неудачных испытаний какого-то оружия. А вот что это было за оружие: бомба, оружие страха или еще что-то, не знаю. Также я не уверен в том, что ребятам помогли умереть, хотя, конечно, в то время такое вполне могло произойти — государство строго хранило свои секреты. Для меня самое страшное, если подтвердится версия зачистки...
Я: На одежде вашей сестры обнаружено значительное количество радиоактивных веществ. Этот факт и подвел вас к мысли о том, что причиной гибели непременно были военные испытыния?
Дубинин: На ней был свитер Кривонищенко, по-моему. Говорили, что раз Юра работал в секретном институте, связанном с физикой, то и частицы всяких вредных веществ могли остаться на его одежде. Хотя мне кажется, что он вряд ли ходил на работу и в зимний поход в одном и том же свитере.
Еще есть одна версия, довольно складная, не помню уже, кто ее высказал. Дескать, когда произошел взрыв, то болванка ракетная прокатилась по склону и придавила последних четверых. Отсюда — страшные переломы и травмы...
Я: Вопрос очень больной, но я не могу его обойти. Что вы думаете по поводу отсутствия языка у Люси?
Дубинин: Я узнал об этом совсем недавно. Непонятно, но я не придаю этому особого значения. Есть более странные вещи — например, цепочка следов, тянущаяся по снегу. Если бы, как предполагалось следствием, дятловцы несли кого-то пострадавшего, то были бы совсем иные следы — будто волокли волоком. Ну кто бы стал нести тяжелого взрослого человека “по воздуху”?.. Много непонятного.
Я: Вы были на похоронах сестры?
Дубинин: Да, но они проходили уже не при таком количестве народа, как в марте, когда хоронили первых найденных. Последние четверо были в закрытых гробах, их даже родственникам не показали. Папа, правда, как-то пробился, за пару дней до похорон увидел дочь. И сказал нам с мамой: “А вам смотреть не надо”.
— Идите обедать, — позвала нас Татьяна — жена Игоря Александровича, и мы отправились за стол. Вадик, правда, пытался отказаться, но его жалкие доводы никто даже слушать не стал.
— Если нужно, я могу дать вам Люсины записные книжки, — нерешительно сказал Игорь Александрович. — Я готовился к нашей встрече и перечитал их заново. Там есть дневник, бывший с Люсей в походе — в том самом, последнем. И там в конце — одна любопытная вещь... Сами увидите.
Мне тут же захотелось посмотреть дневник, но это было бы невежливо. Игорь Александрович дал мне небольшую пачечку записных книжек — с истертыми корочками и ветхими страницами, исписанными карандашом и чернилами.
Зато я могла посмотреть на Юдина.
В самом деле, кто он, как не человек из легенды?
Судьба сохранила ему жизнь, но навсегда взяла с него подписку о невыезде из болота памяти. Я бы на его месте точно повредилась бы умом... Сколько, должно быть, он передумал всего ночами, всеми этими ночами за последние сорок лет?..
Вот его на самом деле интересовали новые факты и сведения, а не возможность публичного выступления.
Впрочем, он выступал — причем первый, по статусу человека из легенды. Юдин — пухлый, румяный, седовласый, выглядит значительно моложе своих лет. Невысокий, в лохматом свитере, чувствуется, что давно привык к тому, что на него тут все обращают внимание.
Юдин говорил о том, что в деле не хватает изъятых материалов, что в них все дело. Рассказывал о том, что почти добились пересмотра дела, и теперь прокурор хочет, чтобы дали показания. Смотрел при этом на Свету. Еще он сказал, что через пять лет должны рассекретить какие-то партийные архивы — у них срок неприкосновенности пятьдесят лет, и там, возможно, будет что-то по нашему делу...
Анна МАТВЕЕВА
